Лекция 26-я
Влияние самого общества на реформу. Состав и характер этого общества. Нравы его. - Общее значение Петровской реформы. Сближение с Западом. Где в половине XVII в. становится на главном плане техническая выработка государства.
Н |
адо указать ещё на одну сторону петровских преобразований, объясняющую их характер. Этой стороной было само общество, изданное преобразователем, главные деятели реформы. Около Петра создался круг людей, по своему характеру и составу очень мало похожих на высшее правительственное общество старой Руси. В этом кругу было немного представителей старинной русской знати. Это был какой-нибудь фельдмаршал Шереметев или другой фельдмаршал, кн. M.M. Голицын с братом, сенатором Д.М. Голицыным. Гораздо больше было в этом обществе людей, принадлежавших к средним чинам Древней Руси: Апраксин, Головин. Пётр Андреевич Толстой, все кто были средние дворяне Московского царства; рядом с ними и очень много стоит людей, взятых снизу служилого класса и даже иных национальностей; <…>. Светлейший князь Меншиков вышел снизу служилого класса; [граф] Ягужинский, генерал-прокурор Сената, был сын лютеранского кистера; Остерман, сын священника из Ве-стфалии, барон и вице-канцлер Шафиров был взят из подьячих посольского приказа - он по происхождению еврей; его отец торговал в лавочке в Москве. Между тем все эти люди, взятые снизу, стали наверху, им принадлежит самое видное место, самое большое влияние на ход преобразований. Понятно, что они должны были придать свой особенный характер реформе, характер, определивший <…>.
В большинстве они были копиями своего вождя, это были люди вообще деловые, они вступали в деятельность без всякой подготовки, учились делу, принимаясь за него. Все они вышли мастерами чего-нибудь. специалистами в каком-нибудь мастерстве. Большею частью эти мастера были очень далеки от управления, - преимущественно это были корабельщики, плотники, военные люди. они подражали своему руководителю, усваивали себе его дух и манеру. Из такого делового характера этих людей объясняется много в их деятельности и в судьбе их реформы, они были отражением приемов и привычек преобразователя. О характере Петра говорить не буду; но он был мастером во всём, или лучше сказать, мастеровым, он любил преимущественно детальную работу, предпочитая её целому. Во всей его государственной деятельности высказывается <…>
На отношения к подданным он переносил взгляд, с каким привык относиться к корабельному мастерству или <…>
Таким же характером отличалась и деятельность его сподвижников; отсюда происходят некоторые особенности реформы, так часто встречаемое предпочтение отдельных мелочей и подробностей пред цельностью плана. Отдельные меры, отдельные мелкие черты обсуждались иногда гораздо тщательнее, чем общий план.
Всякий отдельный указ Петра несравненно лучше отличался большей определённостью, чем совокупность указов. Отсюда бессвязный характер реформы. Когда предпочитаются подробности общей связи, тогда неизбежным последствием является предпочтение известных мелочей перед другими. Другим необходимым последствием этой детальности работы было то, что упускался из виду общий план; являлось желание делать напоказ; это стремление при Петре имело очень большое развитие. Петра особенно огорчало известие русского резидента при иностранном дворе, что <…> в Стокгольме появились купцы с длинными бородами, над которыми все смеются, что эти торговцы ведут себя нехорошо в чужой столице, располагаются на улице, чтобы варить себе пищу. Иногда довольствовались лишь внешним улучшением, забывая о внутренних поправках и последствиях. При этом становится понятна чрезвычайная заботливость о распространении добрых мнений за границей о ходе дел в России. Ничем нельзя было столько польстить Петру, как сказать, что в Европе все славят положение России и ход преобразований в ней. Никакая перспектива не обольщала так взглядов Петра, как надежда на влияние за границей. Это стало особенно заметно в конце царствования. Всеми этими недостатками, источник которых в характере, образовании самих деятелей реформы - объясняется, с другой стороны, и то влияние, какое оказали внешние обстоятельства на ход реформы. Мы видели, что эти обстоятельства мешали спокойному ходу реформы, она в соединении с привычкой останавливаться на подробностях постоянно отвлекали программу реформы от первоначальной цели. Мы видели, в чём состояли эти отклонения. В последние годы мы как будто не встречаем ни в Петре, ни в его сотрудниках мысли о первоначальной программе реформ: они видят свою задачу лишь в том, что может служить внешним второстепенным средством для достижения этой цели. Может быть вам известен анекдот Татищева, который может служить тому доказательством: один из приближенных Петра, Мусин-Пушкин, заговорил однажды во время пирушки очень дурно о царе Алексее, сравнивая его с Петром; царь осердился и сказал, что эта льстивая хвала ему на счёт отца для него хуже брани. Встав из-за стола и остановившись за спиною известного кн. Якова Долгорукого, Пётр обратился к нему с такими словами: "Ты, князь, бранишь меня хуже других и так тяжко обижаешь спором, что часто не могу стерпеть, а когда подумаешь, что вижу, что любишь ты государство и правду, за то внутренне благодарен тебе, а теперь прошу нелицемерно сказать о делах отца и о моих". - Долгорукий, подумав, сказал, что "три главных обязанности у государя: первая и главная обязанность есть правосудие; в этом отец твой больше тебя сделал; вторая - устроить военные силы; царь Алексей большую славу приобрёл и том деле; он показал тебе путь устройством регулярного войска, но после него бессмысленные люди разорили это, но ты всё исправил и в лучшее состояние привел; третья обязанность состоит в устройстве флота, в союзах с иностранными государствами, - в этом ты больше государству пользы, а себе чести приобрел, чем отец твой - я думаю, что и сам ты это за правду примешь" - Царь поцеловал князя и ответил ему текстом Св. писания: "Рабе верный, в малом ты был вереи, над многим тя поставлю" - значит вполне согласился с Долгоруким. Значит, и Пётр и его сотрудники сознавали, что главное дело их заключались в устройстве флота и во внешней дипломатической постановке России. Любопытны права в этом обществе реформаторов; они также оказали могущественное влияние на её успехи. Об этом можно говорить много, приводя любопытные черты из современников; я ограничусь лишь немногими чертами. Почти все деятели преобразований известны каким-нибудь государственным преступлением. Я не знаю ни одного сотрудника Петра, на которого нe жаловались бы за взяточничество и казнокрадство; за многими водились даже дела более серьёзного свойства. Вглядываясь в их физиономии под французским париком и кафтаном иногда заметим очень спокойного преступника; наверху стоит первый и самый приближённый к царю кн. Меншиков, известный воровством казённых денег, достигшим огромных размеров - в конце царствования на него насчитывали с лишком миллион; половину этих денег царь простил ему. Известны слова, в которых Пётр характеризовал правительственную деятельность своего любимца, когда императрица ходатайствовала за него по случаю какого-то проступка: "В беззакониях он зачат, в грехах родила его мать и в плутовстве кончит он жизнь свою, и если не исправиться, быть ему без головы". - В числе искусных дельцов времени был известный граф Толстой (Пётр Андреевич), который, будучи посланником в Константинополе, энергической мерой избавился от секретаря, известившего в Петербурге об утайке посланником казённых денег. Толстой собрал улики и обвинил секретаря в том, что он сообщает вести визирю, собственною властью приговорил его к смерти, дал ему чашку кофе, после которой тот помер. Самая близость к Петру стоила ему до 90 000 руб., выплаченных Меншикову. Подобных рассказов можно найти много в своих и чужих современных записках. Я не говорю о нравах этих людей, а об общем тоне и, нравственном развитии, отмечавшем петровское деловое общество. Все, от руководителя до последнего делового человека в этом отношении отличалось одинаковым характером. Я не могу думать, чтоб дипломаты европейские XVIII в. отличались особенной тонкостью нравственного чувства; но они приходили в ужас от грубости, господствовавшей в петровском придворном обществе. Например, Пётр очень любил видеть пьяных женщин; это было одним из больших его удовольствий, при дворе Екатерины во время торжественных столов был особенный чин, и дама, занимавшая эту должность, старалась особенно напоить своих собеседников; и когда дамы приходили в особенно оживленное расположение духа, в комнату входил Пётр.
Однажды дочь барона Шафирова, будучи маленькой девочкой, была сильно побита Петром за то, что отказалась пить бокал, в котором кроме вина была какая-то отвратительная жидкость.
Эти нравы, этот образ жизни деятелей преобразования важен для нас не по отношению к ним и их частной жизни, [а потому, что] по этим нравам во многом определилась судьба реформы, именно её отношение к народу. С первого времени она мало имела авторитета в массах. Руководители вышли из обычной колеи; народ не мог себе объяснить характера и образа мыслей преобразователя; он представлялся совсем не похожим на старых царей; в нём видели поступки, по понятиям народа, непримиримые с достоинством царя. Если вы обратите внимание на умственное и нравственное развитие русского общества в конце XVII в., вы поймете, что даже полезные меры Петра теряли свою цену в глазах народа, не находили сочувствия, потому что исходили от людей, к которым он не мог относиться с уважением. Здесь нужно бы войти в разбор отзывов и мнений, раздававшихся в массе о петровских преобразованиях. Эти мнения представляют очень много любопытных черт; они объясняют, каким образом развился тот странный антагонизм к преобразованиям, который заметен в народной массе.
Но отношение народа к реформе я опускаю тоже. Этот антагонизм к реформе вызвал другую черту, совсем не входившую в программу реформы или не соответствовавшую её первоначальной цели: антипатия со стороны массы вызывала раздражение и насильственность со стороны правительства. Вот источник тех революционных приёмов и насильственных действий без оглядки, к каким прибегал Пётр при осуществлении своих отдельных мер. Это объясняет, почему Пётр иногда придавал важность мерам, не имевшим особенного значения, вот почему так долго и усиленно правительство боролось против бороды, русского платья и проч. подобного вздора. Пётр не имел никакой антипатии к народу. Это мнение выдумано иностранцами.
Я расскажу вам один из многочисленных анекдотов, который заслуживает более доверия, рассказанный Неплюевым в его записках. Как известно, в работе Пётр очень просто обходился со всеми: откинув всякий придворный церемониал, он смотрел на сотрудников даже низшего чина как на товарищей. Молодой Неплюев был приставлен к корабельной работе, на которую являлся сам Пётр; раз офицер опоздал явиться к делу вовремя и когда пришёл, уже застал здесь царя. Он ждал себе верной беды, когда царь сказал: "А я давно здесь!" Когда царь взял его за плечи, Неплюев ожидал, что случится что-нибудь особенно горькое, но несмотря на это объяснил искренно причину своей вины, сказав, что накануне был в гостях у товарища и проспал. Пётр похвалил его за правду и сказал: "Кто бабке не внук?" - По окончании работы царь взял офицера с собой на крестины к плотнику, обдарил родильницу и принял от хозяина поднесённую водку, выпив водки, он отломил собственными руками кусок пирога с морковью и закусил; затем поднёс рюмку сроду непившему офицеру, Неплюев отказался. Царь велел ему выпить, чтоб не обидеть хозяина, и пирога поднёс ему. говоря: "Ведь это родная, а не какая-нибудь итальянская пица, съешь-ка!" Но в борьбе, видя в подробностях национального костюма или в бороде знамя, за которым скрывалась вражда, Пётр преследовал эти мелочи с усилием достойным других, более важных предметов.
Этим я закончу обзор сторон преобразования наиболее характеристичных и попытаюсь в нескольких словах выразить их общее значение.
Две совершенно различные, даже противоположные особенности лежат на преобразовательной деятельности Петра. Её обыкновенно называют преобразованием государства, и это верно вполне, потому что из неё вышла в сущности лишь техническая выработка государственных форм. Но реформа имела и другую цель, - гораздо в меньшей степени ею достигнутую. Мы знаем, что Пётр хотел дать лучшую организацию народному труду и усилить разработку производительных средств страны, разработку её естественных богатств. Мы знаем также, что первая половина задачи служила лишь главным вспомогательным средством для второй. Но из преобразований вышло не совсем то, что предполагалось преобразователем, к чему он первоначально стремился. Он хотел усилить разработку производительных средств страны и для того старался улучшить устройство и действие правительственной машины, а вышло так, что он главным образом изменил строй государственной машины и для этого старался развить производительную силу страны. Это развитие производительной силы страны обратилось собственно в эксплуатацию народного труда. По своей задаче деятельность преобразователя стремилась стать государственно-экономической, а на самом деле она вышла лишь государственно-технической. Надобно объяснить это несоответствие результатов реформы с её задачей. В этом объяснении я вижу главную сущность реформы, исторический смыл ее появления. Я начну это объяснение несколько издалека; при этом я в первый и последний раз выйду из узкой сферы русской жизни и напомню вам некоторые европейские события.
Вы так часто читали и слышали, что деятельность Петра имеет всемирно-историческое значение, что он принадлежит к мировым деятелям, что задачей его было свести Россию с узкой колеи замкнутой национальной жизни и приобщить ее к общеевропейской жизни, связать её с торжественным ходом. Я, признаюсь, мало понимаю эти громкие слова, но насколько их понимаю, я думаю, что они <…>.
Как всем известно, существующие государства основаны на национальностях; это не значит, что каждое из них состоит из одном народности и что основанием их была одна главная народность, к которой прицеплялись чужеродные обрывки разнородных элементов. Когда сложились эти национальные государства, иначе говоря, когда эти народности получили в Европе политическое значение? В средние века не встречаем политических национальностей.