Лекция 9-я

Детская Петра, игрушки его. - Ученье.
Очерк первоначального учения русских царевичей до Петра в XVII в.
Курс словесного н письменного обучения. Царственные и потешные книги.
Библиотека царей XVII в. с Михаила.
Круг образования чисто церковный вначале постепенно расширяется
и получает в конце XVII в. светский характер.

 опять напомню Вам, что излагаю не историю Петра и его преемников, а происхождение, развитие и характер известного переворота в нашей народной жизни, совершившегося в конце XVII и начале XVIII вв.; этим объясняется неровность моего изложения, пристальное внимание к одним сторонам предмета и умолчание других. Обыкновенно реформы тесно связывают с лицом Петра, видят в них его личное дело, считают их созданием его творческого гения; в таком случае огромную важность получает биография его детства и юности, самые незначительные мелочи становятся важными историческими фактами, потому что в их сцеплении скрывается завязка и развитие той силы, которая переворотила всю нашу народную жизнь. Но странно: обыкновенно в большей части исторических повествований о Петре именно детство преобразователя изображено небрежно, мимоходом; повествователи говорят в своё оправдание, что до пятнадцатилетнего возраста (т.е. до того времени, о котором сам преобразователь начинает рассказывать о своей жизни потомству, раскрывает свои тайные думы), - нет средств следить за его душевным развитием; можно лишь догадаться о влиянии, какое имели на его детство окружавшие его лица и события. В 1719 г. Пётр написал записку "О начале кораблестроения в России" и здесь рассказал несколько автобиографических известий, относящихся к 1687 и следующим годам, т.е. к тому времени, когда автор был уже пятнадцатилетним юношей. С этого времени и начинается последовательный биографический рассказ о Петре у большей части повествователей. Но в 15 лет при своём очень раннем развитии Петр был почти зрелым человеком, почти сложившимся характером. Легко понять, почему историки, начиная всматриваться в него с этого времени, встречают в нём неожиданный и непонятный феномен, почему (говоря словами одного из них) внезапно из непроницаемой мглы он вдруг является перед изумленным потомством с несомненными признаками какой-то великой мысли, с живой любовью к науке и искусству, с стремлением к великим подвигам и - что ещё удивительнее, - с неодолимым влечением к морю. Одним словом, легко понять, почему: "лишь только история озаряет его своим светом, на величественном челе его нельзя не заметить великой думы, зародившейся в душе великого царя и которой впоследствии он остался верен всегда". Если остаётся неизвестной первоначальная обстановка, среди которой сложились первые впечатления и понятия преобразователя, то он, естественно, должен явиться изучающему его в таком неожиданном свете. Чтоб объяснить себе эту неожиданность, повествователи иногда ограничиваются положением, что Пётр получил воспитание совсем не похожее на воспитание его предшественников, и которое дало иное направление его мыслям и делам.

       Я попытаюсь изложить с некоторою обстоятельностью историю первых лет жизни Петра.

       Четырнадцатый ребенок у царя Алексея Михайловича и первый у царицы Натальи, Пётр родился в Кремле 30 мая 1672 г. Я пропускаю всю мифологию астрологических гаданий и предсказаний, которыми впоследствии окружили рождение и первые годы Петра, - весь этот непоэтический вздор, с помощью которого позднейшее поколение, изумлённое деятельностью преобразователя, старалось объяснить себе явление необыкновенного человека. Ни из чего не видно, чтоб воспитание Петра ведено было как-нибудь иначе, не так, как воспитывались его отец и старшие братья; ниоткуда нельзя заключить о существенной разнице в этом отношении, хотя мы не особенно много знаем о воспитании предшественников Петра. Вот что говорит об этом известный подьячий Котошихин, изобразивший Россию в том виде, в каком он покинул её в середине царствования Алексея Михайловича. "По окончании года с удалением кормилицы к царевичу приставляли для досмотра мамку, боярыню честную, вдову старую да няньку и иных прислужниц. А как царевич будет лет 5-ти, и к нему приставят для бережения и научения боярина честью великаго, тихого и разумного, а к нему придадут товарища окольничего или думного человека; также из боярских детей выбирают в слуги и в стольники таких же молодых, как и царевич. У каждого царевича свои хоромы и люди, кому их оберегать, особые. А до 15 лет и больше царевича кроме тех людей, которые к нему уставлены и кроме бояр и ближних людей видеть никто не может (такой обычай)" Интересно сопоставить это известие с словами одного иностранца, поляка, написанными во время его пребывания в Москве в 1671 до 73 г., следовательно, когда родился Пётр. Этот иностранец, Рейтенфельс, говорит, что царских детей содержат в уединении; они очень редко выезжают. Народу показывают лишь старшего, наследника престола и то на 16-м году, а прочие сыновья живут почти в монашеском уединении, от сидячей жизни становятся слабы и подвержены разным болезням. Лекаря думают, что и старший царевич, Алексей Алексеевич, умер от недостатка деятельности и движения. С некоторого времени, впрочем, на это стали обращать больше внимания, и царские дети в определённые часы каждый день стали заниматься разными играми, конной ездой, стрельбой из лука; зимой им делали ледяные горы, с которых они катались в санках и лубках, опираясь палками.

       Дворцовые акты, относящиеся к первым годам жизни Петра знакомят нас довольно близко с обстановкой его детской. Здесь некоторые мелочи имеют свою цену, если не для биографии преобразователя, то по крайней мере для характеристики тогдашней педагогики. Едва минуло Петру год, как его детская стала заваливаться массой игрушек, и чем далее, тем больше она заваливалась. Уже в 1674 г. для него состроили потешного деревянного коня с прорезными стременами и колесцами и обтянули его опоячной белой кожей, даже вымазали кожу маслом, чтобы сыростью не пахло, добавляет приказный акт. Потешное стульце на колёсах является уже с 8 месяцев жизни Петра. В 1678 г ведено было сделать потешную деревянную бабу, куклу с серебряной цепью и серьгами. Очень рано в детской Петра являются разные музыкальные инструменты: цимбальцы маленькие с кистями, унизанные жемчугом и переплетённые в сафьянную кожу; цимбалы с играющими часами и большие цимбалы немецкого дела; рядом с ними "музыкальный страмент с стальными иглами". Все эти вещи могли, без сомнения, быть в детской и у прежних царевичей, но между ними есть одна, особенно напоминающая время Алексея Михайловича, столь любившего заморские потехи и художества: в 1674 г. для ребенка сделали "клевикорды", без сомнения, для того, чтобы развлекать его, а не учить музыке. Но особенно разнообразен был у Петра выбор военных предметов: разные копья, луки посеребрённые, знамена с изображением солнца, месяца и звезд, потешные барабаны и барабанцы, колчаны и стрелы с белыми перьями, которыми царевич забавлялся со своими сверстниками, стольниками. И здесь между военными игрушками встречаем мелочи, напоминающие работы взрослых людей конца XVII в.; в детской у Петра была очень хорошо представлена московская артиллерия: тут встречаем множество пищалей и пушек с лошадками. Если, таким образом, детская преобразователя была снабжена гораздо разнообразнее, чем у прежних царевичей, то по своим педагогическим приёмам она едва ли была хуже наших; я даже замечаю в ней одно преимущество: давая дитяти сладостное удовольствие разыгрывать обстановку взрослых, она не заставляла; всё, что было в этой детской, предназначалось для игры и ничего более; (ничего Фребелевского в ней не было); зато была одна особенность, которой нет у нас: около царевича мы встречаем целый придворный штат, представлявший довольно близкую пародию Кремлевского дворца; этот штат стольников, спальников, карл и других слуг состоял из сверстников царевича. Пётр, правда, не мог сказать о себе, как некогда Иван Грозный, что он не помнил, как вступил на царство; Пётр очень хорошо помнил, но только потому, что это вступление ознаменовалось событиями, которые резко врезываются в память и запечатлеваются в ней навсегда; зато с самого раннего детства вся обстановка, люди, окружавшие его и с которыми он имел сношения, всё готовило его быть царём и никем больше; об этой обстановке нельзя было сказать того, что сказала Екатерина II о воспитании своего старшего внука его воспитателю: "Вы воспитываете в нём более, чем царя, вы воспитываете в нём человека". Но московскому двору XVII в. от этих дворцовых воспитателей и невозможно было требовать более правильной педагогики, может быть, впервые приложенной Вильгельмом Прусским, удалившим из обстановки сына своего наследника всё, что могло напоминать ему о царском происхождении и будущем положении.

       Чему и как учили Петра? Чтобы не подумать без основания, что его учили иначе, а не тому, чему учили прежних царевичей, я хочу сделать краткий очерк первоначального обучения царевичей в Древней Руси. Очерк этот тем более не будет лишним, что введёт нас в уголок древнерусской жизни, куда мы ещё не заглядывали и который поможет нам составить себе понятие о первоначальном обучении во всей Древней Руси. Это первоначальное обучение перешло целиком по своему содержанию и приёмам из среды духовенства к светским людям; мирян учили так же и тому же, чему и как учили людей, готовившихся к званию священнослужителей. Учение начиналось с азбуки, переходило потом к изучению порядка церковной службы, т.е. к часослову и заканчивалось псалтырью. В этом состояла вся программа начального обучения в Древней Руси. Эта программа была усвоена и московским дворцом. Учение начиналось с азбуки; азбуки в старой Руси становятся известны уже с начала XVII в., когда впервые их стали печатать; уже царь Алексей учился по печатной азбуке.

       В 1637 г , когда его сажали за книгу, патриарх Филарет, его дед, подарил ему азбуку большой печати на одном столбце, напечатанную крупными буквами на одном листе длинной широкой лентой, подобно тому, как писали в приказах. Сохранившийся экземпляр азбуки того времени знакомит нас с их содержанием; за буквами, слогами и словами под титлом (б-ца, агл. и другие) в этой азбуке следуют молитвы, а потом краткое изложение православной веры в вопросах и ответах. Иногда к этой азбуке присоединялись и назидательные нравоучения преимущественно религиозного характера, расположенные в алфавитном порядке, начиная, например, с буквы аз: "Аз есмь свет всему миру" и тому подобное. Иногда в конце азбуки присоединяли приветствия, поздравления родителям и благодетелям на Рождество и другие большие праздники. Азбуку учили долго; изучение её замедлялось ещё тем, что вместе с усвоением букв надо было заучить наизусть всё её содержание - все молитвы и изречения, в ней написанные; от азбуки переходили к часослову, который так же долго изучали наизусть, от часовника переходили к псалтырю. Этим изучением наизусть объясняется, почему словесный курс продолжался несколько лет, например, царь Алексей начал учиться лет с пяти, в 1635 г., и только через три года мог оставить азбуку и перейти к часовнику, а через 6 месяцев к псалтыри. Изучением псалтыри собственно заканчивалось словесное учение, и лет около 7 начиналось обучение письму: для этого существовало особое руководство, скорописная азбука, в которой фигурно на разные почерки были изображены все буквы прописные и каллиграфные со всей тщательностью каллиграфического искусства, которое было доведено до совершенства в московских приказах. За буквами и здесь следовали разные назидательные изречения и загадки, служившие прописями. Приведу образчики тех и других из скорописной азбуки XVII в. - Эти изречения тоже расположены в алфавитном порядке, например, под буквой X встречаем: "Храни свещу свою от ветра, сиречь душу от зла". Но странно, что рядом с этим дети должны были писать под буквой О: "Отврати лице твое от жены чужой и с ней много не беседуй". А вот одна из загадок для образца: "Стоит древо, имеющее красные цветы, а под деревом корыто; на дереве сидит птица, щиплет цветы и бросает в корыто, но цветов не умаляется, а корыто не наполняется?" Вот что это значит: древо - свет мира сего, а ветви - народове, а цветы - человеци, корыто - земля, а птица - смерть.

       Совершенно одинаково и тому же учили и девочек, по крайней мере так было в царском семействе. К учению приступали с молитвой, служили по этому случаю особенный молебен, так об одной из дочерей Алексея Михайловича встречаем известие, что слушала молебен в дворцовой церкви, потому что начали учить её заутрени, т.е. порядку церковных служб. Этим оканчивался собственно правильный курс словесного и письменного учения царских и других детей. Лишь некоторые из них, кончив этот курс, дополняли его изучением Библии, Евангелия и Апостольских деяний. О царе Алексее рассказывают, что через 3 месяца по приступлении к псалтыри он стал учить деяния апостолов. Вместе с словесным и письменным учением учили и пению, исключительно церковному; такое музыкально-церковное образование получил в XVII в. царь Алексей; на 8-м году он стал учить Октой (восьмигласник, заключающий в себе ежедневную церковную службу), а на 10-м году страстное пение (т.е. пение на страстной седьмице). Для образования словесного и письменного обыкновенно выбирали учителя из подьячих Посольского или из других приказов; эти учителя были люди тихие и не бражники (не пьяницы). "Учат же только языку Русскому, а латинскому, греческому и немецкому и другому ученья в Московском государстве не бывает", добавляет Котошихин. Любопытно сопоставить с этими словами подьячего известие того же иностранца, где встречаем суждение о характере образования царских детей. Рейтенфельс говорит, что царские дети в Московском государстве не занимаются изящными науками, разве исключая энциклопедических сведений о предметах политических , научных и философских; зато они тщательно изучают и лишь на Отечественном языке быт и состояние своего государства и соседних держав, дух и потребности подвластных народов. "Надо отдать справедливость, - добавляет поляк, - что такое воспитание царских детей в России даёт им прекрасное направление и гораздо полезнее знания всех тайн философской премудрости и уроков заморских учителей". Не следует забывать, что это говорит поляк, а в Польше, как и в тогдашнем Московском государстве было очень обычно фанфаронство по отношению к западной науке. Но этим не оканчивалось обыкновенно образование в царском семействе, описанный курс был обычным в обществе подданных. Царевич не усваивал себе некоторые сведения, шедшие дальше часослова и псалтыри и даже имевшие с ними очень мало общего. В круг его образования даже в XVII в. входили предметы светского характера. Это дальнейшее образование приобреталось с помощью картинок. Царевич получал в руки иллюстрированные книги; это были книги царственные и потешные. Царственной книгой называлось иллюстрированное изложение отечественной истории, где под рисунками помещался краткий текст. Один отрывок такой царственной книги сохранился до нашего времени; по нему мы можем судить, что царь Алексей имел под рукой такое живописное изображение отечественной истории. В списках приказа находим известие, что в 1639 г. из Казённого приказа отдано было в Оружейный 5 книг царственных деяний в лицах, т.е. с картинками. Сведения о предметах житейских, о том, что ожидало царевичей в общественной и практической деятельности, сообщались им в разных потешных книгах, содержание которых было, вероятно, очень разнообразно; ни одна из них не сохранилась до нас, но уцелела программа одной такой книги, в которой изложены были рисунки, какими живописно должны были напоминать, к чему готовили царевича Алексея. В 1664 г. дано было приказание составить книгу с картинками для старшего царевича Алексея; в оглавлении рисунков находим прежде всего сцены и фигуры из военного быта: барабанщик, 2 трубача; двое пушку тащат, двое на конях с барабанами; плетут шанец, осыпь делают. Затем следуют изображения сцен гражданского и народного быта, например, как в бочку сало льют, на берегу раковины перебирают; потом птицы, звери, сцены птичьей охоты; есть рисунки, специально посвящённые детям: детей учат грамоте, дети перед мастером стоят, дети кланяются мастеру, дети за столом, дети виноград щиплют, дети едут в карете, в рыдване, на конях, дети бегают от зверя пешие и тому подобное. Вместе с потешными книгами, в которых изображались столь разнообразные предметы и сцены из обыденной жизни, мы находим в руках детей XVII в. своего рода беллетристику. Это были иллюстрированные сказки, например, Бова Королевич, Рыцарь Роланд, переведённый у нас в XVII в. с итальянского рыцарского романа. Эти царственные и потешные книги были и то время наиболее распространённым средством для светского образования; научного в них было очень мало. Нельзя, однако, думать, чтоб царевичам в XVII в. совсем не преподавались и светские науки; это видно и по библиотекам царей XVII в.; в библиотеке Михаила встречаем книги исключительно духовные -- закралась только одна светского содержания История Троицкого сидения (осады). В библиотеке царя Алексея в числе книг, большею частью духовных, встречаем и светского содержания: грамматику, лексикон. В библиотеке старшего царевича Алексея круг наук светского содержания расширяется ещё более; здесь находим: грамматики печатные и рукописные, лексикон славяно-греческий, другой славяно-латинский; 137 книг на разных иноземных языках; книгу Аристотеля, книгу о Монархии, книгу цифирную (арифметику), книгу размерную (геометрию), 11 книг описания земель, 14 листов описания разных земель (ландкарты) с 2 яблоками, изображавшими шар земной (глобусами).

       Итак, первоначальный церковный круг образования Древней Руси уже с половины XVII в. стал заметно расширяться и получать светский характер.

       Теперь мы перейдем к первоначальному воспитанию и обучению Петра.