На
гланую
Лекция: << 1
2 3 4
5 6
7 8
9 10
11 12
13 14
15 17
18 19
20 21
22 23
24 25
26 >>
Лекция 2-я
| Я |
нахожу две главных ошибки в прежних и современных суждениях о Петре: во-первых, его действия судят, его сажают на скамью подсудимых, решают вопрос о его виновности, определяют приговор: была ли его реформа ошибочна или напротив; и второй недостаток тот, что и обвиняющие и оправдывающие одинаково видят в реформе неожиданный переворот, вдруг перевернувший всю Россию; вся разница в оценке, но самый факт одинаково признают обе стороны: одни видят грех и преступление в святотатственной попытке наложить руку на святую старину и плачут, что Пётр чародейским жезлом изменил величавое, торжественное шествие России и сделал из неё обезьяну Европы. Другие думают, что так и следовало покинуть родную старину, что нужно было остановить это прежнее шествие России, потому что оно вело к гибели. Эти сторонники приветствуют в реформе этнографическое перерождение целого народа. Обе стороны видят чудо в Петровской реформе: по одним, она остановила солнце, чтобы не дать России погрузиться в мрак ничтожества, а по другим, она повела Россию на путь истинный, как Рождественская звезда. Эти взгляды мешают пониманию фактов. В создании таких взглядов на реформу гораздо более участвуют чувство и воображение, чем мысль и анализ В явлениях прошедшего мы ищем и находим значение внутреннее, независимое от чувства и настроения известного времени; в преобразованиях, подобным Петровскому, это внутреннее значение вовсе не определяется результатами, какие остаются после них; никогда результаты не зависят вполне от деятеля, а рядом с ним действуют много других сил, действие которых было бы ошибочно ему приписывать; внутреннее значение заключается в целях, какие ставит себе и преследует известное историческое явление; каковы были эти цели, чем они были внушены и к чему вели, в какой степени были достигнуты и как достигнуты? - вот вопросы, ответы на которые мoгyт служить раскрытием настоящей природы реформы. В исторических явлениях, как и в деятельности отдельного человека, рядом со временным, относительным и преходящим всегда есть элементы внутренние и постоянные, которые поэтому должны быть ценимы и понимаемы всеми одинаково но всякое время. Если нам докажут, что Петровская реформа имела целью только перенесение западноевропейских форм и обычаев в Россию, что весь смысл её заключается в замене Думы Сенатом, к перемене кафтана на новоевропейскую одежду и в бритье бороды, - то как бы мы ни ухищрялись и красноречии, нашей риторике никогда не удастся поставить Петра выше африканских князьков, которые, познакомившись с англичанами и не приведши в порядок свой национальный костюм, спешат надеть европейский цилиндр. Лишь оценка, основанная на таком внутреннем значении фактов, может быть признана за их историческое понимание. Как скоро нашей мысли даётся такое понимание, исторические факты тотчас становятся наряду с теми физическими явлениями, которые не нуждаются в нашем оправдании или осуждении; они совершаются, не спрашиваясь, приятны ли они нам или неприятны, и совершаются потому, что не совершаться но мoгyт: если туча разрешится обильным дождем над морем, обошедши ниву, кому придет в голову упрекать её в ошибке, и если она обмочит эту ниву, что значит негодование досужего обывателя, которому она помешала прогуляться пред обедом?
Итак, подойдем к реформе, как к сложному действию механизма, будем рассматривать её тихо, без восторга и негодования, чтобы видеть, из каких пружин и колес она составлена и какую работу работала. Прежде всего надо оглянуться на среду, в которой возникают исторические явления. Здесь я обращусь к прерванному рассказу: мы видели, как непрерывно одна за другой следовали новизны в жизни Московского государства. Я пытался доказать особенности, которыми эти новизны отличались. Внешняя опасность вызвала мысль о необходимости перемен в военном строе и необходимости улучшения в экономических средствах; было признано правительством за правило переменять родное, оказавшееся неприбыльным, на новые вымышленные хитрости неприятеля, с которым боролись; такое правило было высказано в инструкции, данной комиссии князя Голицына о преобразовании военного строя. Но тотчас же стали вкладываться новизны, которые вовсе не были вызваны потребностью народной самозащиты; эти новизны заключались или в образовании европейских знаний, или в искусственном украшении жизни более удобными и красивыми формами; отсюда произошло разделение в древнерусском обществе: одни, перенимая необходимое, увлекались при этом и ненужными лакомствами, а другие, напротив того, восставая против баловства, отвергали и необходимые улучшения. Неумеренная любовь к новизне, с одной стороны, и неумеренное упрямство, с другой, вот две черты, характеризующие состояние тогдашнего общества. На это раздвоение я и указывал как на характер той минуты, которая непосредственно предшествовала Петровской реформе. Посмотрим, как это раздвоение отразилось на людях XVII в.; ведь эти люди своими понятиями и нравственными волнениями создали общеизвестную атмосферу, в которой двигался преобразователь; на них можно наблюдать то, что впоследствии стало твердым убеждением или упорною привычкою. Я возьму несколько образчиков из Кремлёвского общества XVII в , которые показались мне наиболее типичными. Царю Алексею Михайловичу, без сомнения, принадлежит первое место между ними.
Если бы нам нужно было застать русского человека XVII в. на той минуте, когда он впервые перешагнул заветную черту обиходных древнерусских понятий и привычек, то фигура Алексея Михайловича могла бы всего нагляднее показать, как и с какой гримасой он делал этот шаг; царь Алексей Михайлович так и остался в этом положении: одна консервативная нога его завязла в старине, а другая, более отважная, робко пробивает под собою почву. Всё, что прошедшая история выработала в характере древнерусского человека, всё это соединялось в Алексее Михайловиче и соединялось в древнерусской пропорции. Царь Алексей Михайлович блистательно оправдал попа Сильвестра, это было живое воплощение Домостроя: велик он был прежде всего в благочестии, в том чинном художественном благочестии, над которым так долго работала Древняя Русь; никто не превосходил его в искусстве молиться и поститься; великим постом во вторник и субботу он кушал только по одному разу в день, и кушанье его состояло из одной капусты гретой: в понедельник, среду, пятницу он не ел и не пил ничего, а в церкви 5 и 6 часов сряду стоял, клал по 1000 земных поклонов; в великий же праздник и по полуторы тысячи. Для такого богомольца, как для художника, важна была малейшая подробность церковного богослужения: в письмах к Никону, ещё митрополиту Новгородскому, среди разных домашних известий мы находим и такую просьбу царя: "Патриарха на Москве не стало и многолетие пели так: "Спаси Господи вселенских патриархов и митрополитов и архиепископов наших и вся христиане. Господи, спаси и ты государь, отпиши так ли надо петь или иначе"".
Все древнерусские цари, за исключением Грозного, были превосходными мужьями и отцами семейств; но царь Алексей Михайлович из всех них, несомненно, был лучшим; он был два раза женат, мы мало знаем о характере его жён; перед нами, как и перед современным обществом, они являлись под покрывалом; дочери успели сбросить покрывало, и не одно покрывало, но матери ещё держались древнерусского благочестия. Несмотря, однако, на эту отдалённость, можно думать, что жёны были непохожи друг на друга: Наталья была женщина с характером, у неё нервы были скручены из крепких, жестких нитей, не так как у царицы Марьи Ильинишны, и, несмотря на то, царь любил обеих одинаково и Бог благословил его любовь: от 1648 г. до 1666 г. чуть не каждый год шли царские указы от царя к архиереям и епископам, чтобы они пели молебны, потому что простил Господь Бог царицу и дал ей царевича или царевну.
Когда царь умирал на 47-м году жизни, у него оставалось 3 сыновей и 7 дочерей в живых. Непривычно читать, с каким умилением царь относился к своему семейству; он не был из храбрых, но когда нужно было защищать семью, он был отважнее всех; когда в 1662 г. мятежная чернь пришла из Москвы в Коломенское, когда весь двор был в страхе и разбежался, а с царицею сделался припадок, один царь не струсил; он вышел на крыльцо и сказал: "Я государь, мне нужно наказанье сыскивать и чинить, а вы ступайте домой"; и своею твердостью он остановил мятеж. В письме к митрополиту Никону мы встречаем удивительные слова; царь просит Никона: "Да пожаловал бы тебе великому святителю помолиться, чтобы Господь Бог умножил лет живота дочери моей, а к тебе она святителю крепко ласкова; да за жену мою помолиться, чтоб ради твоих молитв разнес Бог с ребеночком; уже время спеет, а какой грех станется и мне и ей пропасть с кручины; Бога ради молись за нее".
Все древнерусские князья и цари были великими домохозяинами и строителями, и в этом не уступал им царь Алексей; мы не знаем, перед какими нравственными свойствами он благоговел, но он умел благоговеть перед домовитостью, когда замечал её у других: в 1652 г. умер патриарх Иосиф, великий скопидом, у которого кроме титула не было ничего святого, сам царь был его душеприказчиком и нашёл в его казне 13 000 деньгами и много сосудов серебряных, сковородок, тарелок, кубков и т.д. Царь пишет Никону, что описи этим вещам не было, патриарх знал их количество сам наизусть и что ни который келейник сосудов тех не ведал: "А какое владыка святый, к ним строение было у него государя, в ум мне грешному не вместится! Не было того сосуда, чтоб не впятеро оберчено бумагою и киндяком! Да и в том меня, владыка святый, прости немного и я не покусился на иные сосуды, да милостию Божиею воздержался и вашими молитвами святыми; ей, ей, владыка святый, ни до чего не дотронулся, мог бы я вчетверо цену дать, да не хочу для того, что от Бога грех, от людей зазорно: какой я буду приказчик?"
Но
в одном царь Алексей превосходил своих предшественников - в душевной доброте,
в непомерном благодушии; недаром современники звали его "тишайшим царём Алексеем".
Иностранцы были в восхищении от его ласковости; и удивительно, говорили они,
что этот царь при неограниченной власти над народом не покушался ни на чью жизнь,
имущество или честь, благодаря этому царь разрушил прежний церемониал: умел
стать к людям запросто. Бывало поедет в загородное село к боярину, всё у него
осмотрит; ударит боярин лошадью, а царь скажет: "Затем ли я приехал к вам, чтобы
обкрадывать вас?" Так был он у одного из любимых бояр своих, у Одоевского; случилось,
что в то время боярин был в походе и царя приняли его дети, одновременно помер
один из сыновей боярина; царь поехал на похороны, утешал остальных и затем написал
утешительное письмо отцу. Не удовольствовавшись письмом, царь написал Postscriptum
"боярин, Никита Иванович, не кручинься: только на Бога уповай, и на меня будь
надежен". К какому-нибудь стольнику, ловчему или другому неважному лицу царь
обращается со словами: брат и заключает словами: "не унывай и нас не забывай".
Это не значит, однако, что царь Алексей не умел быть строгим. В письме к стольнику
Матюшкину он даёт поведение, чтобы дети боярские при осаде города, стояли на
местах, иначе сечь их батогами насмерть, чтобы и стольников велел держать в
порядке, - не пьянствовали. Но гораздо чаще строгости царь подвергался вспыльчивости;
эта вспыльчивость обнаруживалась в резких формах; однажды в заседании думы,
когда решали вопрос, что делать после поражения русских поляками, царский тесть
Иван Данилович Милославский, большой охотник похвастаться, вызвался отправиться
в полк и привести польского короля пленником в Москву. "Как ты смеешь, смерд,
хвалиться ратным искусством, где сдержал ты победы над неприятелем?" - С этими
словами царь вскочил, дал ему пощёчину, надрал ему бороду и выгнал его из комнаты.
Ещё хуже было с одним стариком, с Родионом Стрешневым; царь открыл себе кровь
и получил облегчение; ради общего блага он советовал сделать то же всем боярам,
которые волею неволею согласились все, кроме Родиона Стрешнева; это взорвало
царя: "Разве моя кровь хуже твоей!", и побил старого боярина. Но гнев Алексея
не был продолжителен, он происходил вследствие впечатлительности его натуры;
иногда житейская мелочь могла взорвать его до глубины души; однажды царь отправился
странствовать в Саввинский монастырь; случилось, что монастырский казначей побил
стрельца, царь возмутился до слез, когда получил об этом известие. Но вспыльчивость
царя реже обнаруживалась в действиях, нежели в словах. Известно, что русский
народ мастер браниться. Ни один народ не выработал такого лексикона художественной
брани, как русский народ, и царь Алексей не отставал в этом отношении от народа.
Я хочу познакомить Вас с уменьем доброго царя браниться; лучшим доказательством
этого может послужить письмо к монастырскому казначею Никите. Смущённый до глубины
души поступком пьяного монаха, он решается написать ему письмо: "От царя и великого
князя Алексея Михайловича врагу Божию и богоненавистнику и христопродавцу и
разорителю Чудотворцева дома и единомышленнику сатаны, проклятому неподобному
шпыне и злому пронырливому злодею казначею Миките" и т.д. Но у царя не хватало
даже гнева на письмо: монаха, подравшегося со стрельцами, он не может укротить
иначе, как вызывая на суд его с самим всевышним. Гнев, вызываемый подвижностью
его натуры, уступал обычному расположению духа, а это обычное расположение духа
была веселость; одной из ярких черт в характере царя был юмористичный, добродушный
смех, наклонность шутить при всяком удобном случае: сбирается он на охоту на
медведя и пишет он к боярам шутливую челобитную; просит их, чтобы пожаловали
к нему в село и притом напоминает им свои к ним милости или, например, учредит
царь утренний смотр своим стольникам и пишет ловчему своему Матюшкину: "Тем
утешаюсь я, что каждое утро купаю стольников за то, что опоздают, а потом жалую
их, сажаю за стол и едят у меня вдоволь, а иные говорят, мы-де нароком не поспеем,
так нас-де выкупают, да и за стол посадят". Одна страсть была у царя - это охота.
Любил он бегать с гончими и с соколами, и с кречетами по подмосковным селам
и лесам. Эта охота не сходит у него с языка и среди самых важных государственных
дел. Говоря о купании стольников, он пишет тому же Матюшкину: "Сходи к чудотворскому
архимандриту, да и молви ему, чтоб благословил он голубей на мельнице половить,
да чтоб при тебе о моем здоровье молебен чудотворцам отслужить". Приятно читать,
с каким влюблённым наслаждением он описывает Матюшкину охоту с кречетами и соколами,
удачу или неудачу, вот отрывок из одного его письма: "Да отпустили сокола Семена
Ширяева дикомыт; так безмерно каково хорошо летел, так погнал, да осадил в одном
конце два гнезда шилохвостей да полтретья гнезда чирят, так и другореть (другой
раз) погнал, так и понеслось одно утя шилохвость и милостиею Божиею и твоими
молитвами и счастием как ее мякнет (ударит) по шее, так она десятью перекинулась
да ушла пеша в воду опять, так хотели по ней стрелять, да почаели что худо заразил
и он ее так заразил, что кишки вон; так она поплавала немножко да побежала на
берег - а сокол и сел на ней". Одного было много, очень много в натуре царя
Алексея Михайловича, это смирения, того русского смирения, которое делает человека
перед уважаемым авторитетом тише воды ниже травы. Царь Алексей, обращаясь к
такому лицу, не поскупится никакими величаниями; вот, например, письмо его к
митрополиту Никону (он не был ещё патриархом): "Избранному и крепко стоятельному
пастырю и наставнику душ и телес наших милостивому, кроткому, благородному,
беззлобивому наипаче же любовнику и наперстнику Христову и рачителю словесных
овец. О, крепкий воин и страдалец Царя небесного и возлюбленный мой любимец
и содружебник, святый владыко, моли за меня грешнаго да не покроет меня глубина
грехов моих, твоих ради молитв святых; надеясь на твое пренепорочное и беззлобивое
и святое житие пишу так светлосияющему в архиереях как солнцу светящему по всей
вселенной так и тебе сияющему по всему нашему государству благими нравами и
делами добрыми великому господину и богомольцу нашему преосвященному и пресветлому
митрополиту Никону Новгородскому и Великолуцкому собенному нашему другу душевному
и телесному". За то он не поскупится и унижением себя перед любимым и уважаемым
человеком, готов даже забыть своё царское достоинство, вот как он продолжает
далее в письме к Никону: "А про нас изволишь ведать, и мы, по милости Божией
и по вашему святительскому благословению как есть истинный царь христианский
нарицаюсь, а по своим злым, мерзким делам недостоин и во псы не только в цари,
да еще и грешен а называюсь Его же светов раб от кого создан; и вашими святыми
молитвами мы и с царицею и с сестрами и с дочерью и со всем государством дал
Бог здорово".
Совмещение всех этих разнообразных свойств производило характер удивительно мягкий, я хотел бы сказать, сдобный характер, тихое умиление было его господствующей чертою, иногда в наивной форме выражающейся в его корреспонденции; но в нём не было никакой энергии, это был характер бескостного, мягкотелого человека без костей; когда нужно было защищать семейство, он проявлял даже себя храбрым, но у него не было воинской доблести. Надменность, самоуверенность терпеть не мог царь Алексей. Эти свойства характера - душевная мягкость, отсутствие отваги иногда проявлялись в соединении с набожностию царя в очень своеобразных формах; в 1652 г. умер патриарх Иосиф, и вот что пишет царь но этому случаю Никону: "В пятницу вынесли его света (патриарха) к Риз-Положению. Я вечером пошел один в Риз-Положение и как подошел к дверям полунощным, а у него никакого сидельца нет кому велел быть игумен, те все разъехались и я их велел смирять митрополиту, да такой грех владыко снятый, кого жаловал (покойный) те ради его смерти лучший - Новинский шумен - тот первый поехал от него домой, а детей боярских я смирял сколько Бог немочи дал, а над ним один священник говорит псалтырь и поп говорит во всю голову кричит и двери все отворил и я начал ему говорить: "Для чего ты не но подобию говоришь!" - "Прости Государь, - отвечал он, - страх нашел великий - в утробе у него святителя безмерно шумело, так меня и страх взял - думал что ожил, для того я и двери отворил, хотел бежать." И на меня прости, владыка святый, от его речей страх такой нашел, едва с ног не свалился, а вот и при мне грыжа то ходит очень прытко в животе, как есть у живого, и мне пришло помышление такое от врага: побеги ты вон, тотчас тебя вскоча ударит! и я перекрестясь, взял в руку его света и стал целовать, а в уме держал то слово: "От земли создан и в землю идет, чего бояться". Да в ту же пору как есть треснуло у него в устах и я досталь испужался, да постоялся, так мне полегчало от страха, да тем себя и оживил, что за руку его с молитвою взял".
Эта мягкость характера делала царя жертвою окружающих; царь с светлою умною головою видел все недостатки окружающих его людей, но у него не хватало духа выступить против этих недостатков, он был неспособен к борьбе. Есть одно место в письме его к Никону, которое доказывает эту его неспособность: "Да ведомо мне учинилось: князь Иван Хованский пишет в своих грамотках будто он пропал и пропасть свою пишет, будто ты его заставляешь с собою у правила ежедневно быть; да и у нас перешептывали на меня: никогда такого безчестья не было, что теперь государь нас выдал митрополитам; молю я тебя владыка святый, пожалуй не заставляй его с собою у правила стоять; добро, государь, владыко святый, учить премудра, премудрее будет, а безумному мозоли ему есть; да если и изволишь ему говорить и ты говори от своего лица, будто к тебе мимо меня писали, а я к тебе, владыка святой, пишу духовную".
Царь очень хорошо знал цену окружающим, но очень боялся, чтобы эти окружающие узнали его мнение о них; он не мог выносить печального лица вокруг себя; что за глазами, - все равно! лишь бы обстановка не мешала его веселому юмористичному расположению духа.
На
гланую
Лекция: << 1
2 3 4
5 6
7 8
9 10
11 12
13 14
15 17
18 19
20 21
22 23
24 25
26 >>
